Традиция «исконной просветленности» и японская изящная словесность

 

Н.Н. Трубникова

 

Сетевая версия — ноябрь 2009 г.

Работа выполнена при поддержке РГНФ. Код проекта 08-03-00180а.

 

 

Почти все исследователи японской изящной словесности XIII-XV вв. признают, что она находилась под значительным влиянием буддийских представлений о тождестве каждого единичного живого существа, каждой вещи со вселенским буддой. Еще отчетливее влияние буддийского учения прослеживается в японских теоретических сочинениях по поэтике, в трактатах по театральному делу и по другим видам искусства. Их составители при разработке ученого языка для описания разных видов творчества широко использовали буддийские понятия и приемы рассуждения. При этом редко задействовалась какая-то одна буддийская традиция в чистом виде, а чаще брались отдельные мотивы из традиций «таинств», амидаизма, дзэн и хонгаку.  В этом смысле и многие стихотворения, и повести, и трактаты по различным искусствам можно отчасти отнести к японской традиции «исконной просветленности» в широком смысле слова. Я приведу только несколько примеров отсылок к учению школы Тэндай из памятников разных жанров.

 

«Повесть о доме Тайра»

Эта «воинская повесть» была составлена в XIII в. на основе устных сказаний. Речь в ней идет о событиях времен междоусобной войны между родами Тайра и Минамото в конце XII в. «Повесть» содержит самые разнообразные сведения о религиях японского общества конца эпохи Хэйан. В ученых отступлениях описаны примечательные случаи из индийской, китайской и японской истории, родословные героев, прежние деяния их семей, происхождение отдельных обычаев, истории храмов и буддийских школ, а также многое другое. Буддийские представления о мировом непостоянстве сочетаются в «Повести» с установкой древней китайской мысли — на то, что за чрезмерным возвышением неизбежно следует падение. Разные герои по-разному выбирают способ жизни в наступившем «последнем веке», по-разному строят свои отношения с богами в святилищах, с буддами и бодхисаттвами в храмах.

Отсылкой к традиции «исконной просветленности» можно считать, например, такой подход: несовершенный мир не нужно отвергать, он прекрасен уже тем, что дает нам возможность преодолевать трудности и совершенствоваться. И чем наше положение хуже, тем лучше для нас. В «Повести о доме Тайра» так рассуждает опальный вельможа, бывший Главный министр Фудзивара-но Моронага. В изгнании он играет на лютне-бива в местном храме. «Бог, покровитель храма, был так растроган, что храм содрог­нулся. И Моронага, невольно прослезившись, с благоговением подумал: без злодеяний Тайра, без этой несправедливой ссылки разве сподобился бы я узреть сие благостное знамение?» (св.III, гл. 16, перевод И. Львовой, [Повесть о доме Тайра 1982, 169]).

Готовясь к смерти, многие герои «Повести» ищут последнего наставления у монахов, и те беседуют с ними тоже по-разному, увещевают их исходя из разных пониманий буддийского учения. См. [Трубникова, Бачурин 2009, 384-386, 420-421]. В «Повести» появляется монах Хо:нэн (свиток X, гл. 5); к будде Амида обращаются с молитвами и миряне, и монахи. Один из наставников утешает пленного воина из рода Тайра словами учения о «пустоте», здесь звучат мотивы, близкие к традиции дзэн (свиток XI, гл. 18).

Другого побежденного воина, Тайра-но Сигэхира, выдают на расправу монахам города Нара — ведь именно Сигэхира ответствен за сожжение храмов Нара. Сигэхира кается, привязав себя за руку веревкой к изваянию будды Амида: «Горе мое беспредельно, сердце полно раскаяния! Но мир Будды — это мир милосердия, различны пути, коими ведет он смертных к спасению! В душу мне глубоко запали слова святого вероучения Тэндай: “То, что представляется нам греховным, напротив, приводит человека к спасению. Стоит хотя бы один-единственный раз воз­звать к Будде, и самый страшный грех мгновенно исчезнет...” Ныне я взываю к тебе с мольбою — да превратится злая карма моя в благую, дабы я возродился к жизни в Чистой обители рая!» (св. 11, гл. 19 [Хэйкэ-моногатари 1982, 560-561]). Здесь «Повесть» отсылает к «учению об исконной просветленности» школы Тэндай, понятому в том смысле, что любой человек может спастись не вопреки своему несовершенству, а как раз через само это несовершенство. В то же время, для Сигэхира это учение сочетается с надеждой на возрождение в Чистой земле будды Амида.

Примечателен в «Повести» государь-монах Госиракава. Он сохраняет за собой большую власть, выступает как глава рода потомков Солнечной богини. Против этого поначалу возражает его сын, государь Нидзё:, говоря: «У Сына Неба нет ни отца, ни матери» (св. I, гл. 7). Госиракава же на деле следует этому правилу — хотя он и выказывает добрые чувства к детям и прочим родичам, но распоряжается их судьбами без всякой жалости. Госиракава не преследует какой-то одной цели, не имеет постоянных союзников или врагов, а всякий раз действует по обстоятельствам. Отчасти в этом сказывается то, что он — «знаток учений Тэндай и Сингон», для кого любые различия относительны. Он предстает как подвижник «таинств», как самый мощный чудотворец в стране.

Завершающий раздел «Повести», так называемое «Окропление главы», посвящен тому, как после окончания войны государь-монах Госиракава посещает свою невестку — мать погибшего государя Антоку, тоже принявшую монашество. Когда Госиракава вслух высказывает сожаление о том, в каком убожестве живет бывшая государыня, ее спутница (в прошлом — придворная дама) отвечает, что и Будда терпел лишения, странствуя в горах. Бывшая государыня говорит, что при жизни прошла все «шесть миров». Она родилась в мире людей, но стала матерью государя и «была подобна повелительнице всех миров, земных и небесных» (мир богов). Но потом ей и ее родичам довелось скитаться, подобно бесприютным птицам (мир «животных»), терпеть муки голода и жажды во время морского плавания (мир «голодных духов»). Тайра сражались с Минамото, как борются между собой демоны-асуры, а потом, когда ее мать вместе с ее сыном бросились в море, страдание государыни было таким, как в «подземных темницах». Госиракава отвечает: пережить весь этот опыт «шести миров»за одну земную жизнь — великая святость. Этот подход отсылает в том числе и к подвижничеству школы Тэндай, к «трем тысячам миров в единой мысли». Государыня не была подвижницей, но сама ее судьба повернулась так, что ей пришлось осознать опыт шести миров («Окропление головы», гл. 4).

 

«Записки без названия»

«Записки без названия», вероятно, были составлены в начале XIII в. Они содержат обзор итогов хэйанской женской прозы, а именно, одной из ее разновидностей — «сочиненных повестей», цукури-моногатари. См. [Записки без названия 2008]. Вероятный автор «Записок» — дама, известная как Дочь Фудзивара-но Сюндзэй (1171-1251). Знаменитому поэту и собирателю стихов Сюндзэй (1114-1204) она на самом деле доводилась не дочерью, а внучкой. В «Записках» несколько девушек беседуют о прочитанных книгах, а старуха-монахиня слушает их разговор. В основном внимание сосредоточено на том, как читались «сочиненные повести», что в них нравилось, а что не нравилось позднее-хэйанским читательницам. Поэтому «Записки» обычно изучаются как пример ранней японской литературной критики. Но кроме беседы о повестях в «Записках» есть еще вводная часть. В ней сначала монахиня приходит в дом на окраине столицы, где живут в уединении несколько девушек, рассказывает им о том, как сама она прежде служила при дворе, а затем читает им главу «Уловка» из «Лотосовой сутры». После этого девушки обсуждают, с чем им было бы жаль расстаться в этом непостоянном мире. В их беседе звучат мотивы, характерные и для текстов по «исконной просветленности».

Во-первых, жаль расстаться с луной: «Лик молодого месяца, что светит так неуверенно, едва появившись на вечернем небосклоне, чьи очертания поблекнут на рассвете, – не сыскать ничего прекраснее его лунной ночью, в какой бы час вы ни взглянули на небо и где бы ни находились. Весной и летом, а еще сильнее – осенью и зимой, луна, что озаряет темень ночи, дарит свет сердцам, утратившим радость сильных чувств, и заставляет позабыть о телесном облике, далеком от совершенства. Стоит лишь обратить взгляд на луну, и мысли уносятся вдаль – в неведомые страны — Корею и Китай, пытаясь постичь неизвестные дела прошлого, нынешнего и грядущего» (перевод Ю.Е. Гвоздиковой). Луна — свет будды в нашем мире, образ бодхисаттвы Дайсэйси, нашего провожатого на пути в Чистую землю. Но в Чистой земле такого лунного света не будет. А здесь — удивительно, как среди пороков «последнего века» могло сохраниться это сияние. И как могут еще встречаться люди, способные разделить с нами радость от созерцания луны.   

Во-вторых, тяжко будет расстаться с письмами. И с теми, что написаны к нам или нами, и с чужими, что иногда мельком попадаются на глаза. От человеческих встреч, кажется, ничего не остается — но есть письма! И их нельзя будет взять с собою в Чистую землю.

Третье — сны. По ту сторону мира-наваждения сновидений не будет. А только в снах нам являются те, с кем мы здесь уже не встретимся наяву.

Четвертое, с чем жаль расстаться, — это слезы. Человеческое сердце ничем другим нельзя так не выразить, как слезами. «Не сможет проронить ни слезинки лишь тот, чей облик телесный будто бы говорит, что движим он сильными чувствами, но черствое сердце при этом остается холодным. Не душа ли того, кого так легко растрогать до слез, открыта истинным порывам чувств?» А в Чистой земле Высшей радости — там, наверное, никто не плачет.

Пятое — как это ни странно, будда Амида. Да, в Чистой земле он будет всегда рядом — но не будет Амиды как дальней надежды, и это грустно. И слова «Слава будде Амида» там будут звучать не так, как здесь. Там они будут значить только то, что значат: хвалу будде, благодеяние всем существам. А в нашем мире — «Если разжег кто-то злобу в вашей душе, если мир представляется враждебно-жестоким, зависть властвует над сердцем или же очарование вещей глубоко взволновало его – что бы ни случилось с вами, мечтающими в такие минуты лишь укротить бушующие чувства, молитва эта уймет пожар страстей и вернет душе покой. Так ли думают остальные? Мне кажется, что других людей посещают те же самые чувства, когда вторят они: “Слава будде Амида!”». Девушки вспоминают такую историю: «Кавалер по имени Саэмон-но Ками Киммицу прознал как-то, что возлюбленная его, одна придворная дама, которую он щедро одаривал своим вниманием, втайне отдала свое сердце другому. Повстречав ту даму случайно, кавалер ни словом не обмолвился с ней об их прежней пылкой связи, но поддержал лишь короткую беседу о последних дворцовых событиях. После чего произнес несколько раз: “Слава будде Амида!” Что деяния моего прошлого и будущего по сравнению с жизнью столь глубокой души человека?»

Шестое — «Лотосовая сутра». Повесть с картинками прочитаешь один раз — и во второй уже не так интересно, а сутру слушаешь каждый раз как будто заново. Главное же, что она открыла нам: наше рождение здесь, в этом человеческом облике, — «счастливая бесценная случайность». Неужели даже в такой замечательной книге, как «Повесть о Гэндзи», нет ни одной цитаты из «Лотосовой сутры»? Может быть, были, просто эти главы до нас не дошли? Или не было? — «Думается, что в “Повести о Гэндзи” это главное, но единственное упущение».

«Услышав это, одна из сидевших в кругу молодых особ промолвила:

— Неужели Мурасаки Сикибу не читала и не декламировала время от времени “Лотосовую сутру”?

— Ну что тут сказать… Весьма печально… Даже такие недостойные люди, как мы, непременно делаем это ради обретения благополучия в грядущем рождении. Ведь тот, кто по воле случая послушает меня, непременно решит, что я - легковесное создание, не знавшее истинных чувств. Оттого я испытываю всякий раз стремление обращаться к “Лотосовой сутре”, твердить ее неустанно, пусть даже принуждая себя. Как такая женщина, как Мурасаки Сикибу, могла поступать по-другому?

— Но в действительности вера ее была необычайно глубокой, беспрестанно думала она о том, что станет с ней после смерти. Денно и нощно возносила она молитвы Будде, считая, что душе не должно излишне заботиться о делах этого мира».

Так девушки переходят к разговору о повестях.

В том кругу, к которому принадлежала составительница «Записок без названия», почитание «Лотосовой сутры» уже было прочно связано с учением о поэзии. В рассуждениях о стихах сам Фудзивара-но Сюндзэй нередко использует понятия из учения школы Тэндай. Так, в «Выборке о поэтических стилях, пришедших от древности», говорит, что «глубокий путь песен страны Ямато» исходит из «прекращения неведения и постижения сути». Путь поэзии, по Сюндзэй, следует «истинному знаку» вещей, о котором говорится в «Лотосовой сутре». На этом пути раскрывается единство пустой, временной и срединной истин, ложные страсти непостоянного мира в песнях поистине тождественны просветлению. Разумеется, эти рассуждения отсылают к учению Тэндай в целом. Но, как указывает Тамура Ёсиро:, они стали особенно подчеркиваться именно в традиции хонгаку, так что, возможно, Фудзивара-но Сюндзэй отсылает именно к ней [Тамура Ёсиро: 1973, 543].

 

Стихотворения Сё:тэцу

Выражение «исконная просветленность» появляется в стихах поэта Сё:тэцу (1381-1459), которого иногда называют последним подвижником пути «японских песен». У него это выражение звучит по-японски как мото-но сатори, «исконное прозрение», или же как мото-но хотокэ, «исконный будда».

Сё:тэцу был продолжателем поэтической традиции, идущей от Фудзивара-но Сюндзэй и Фудзивара-но Тэйка. Вместе с тем, Сё:тэцу был монахом в том же храме, где жил Энни Бэнъэн (см. часть II, гл. 1) — наставник, повлиявший и на традицию «исконной просветленности» школы Тэндай. Сё:тэцу также многое воспринял из учения Энни Бэнъэн, и прежде всего – соединение традиций «таинств», дзэн и хонгаку. Сборник стихотворений Сё:тэцу под названием «Собрание трав и корней», содержит так называемые «песни об учении Шкаьямуни», сяккё:ка — японские стихи на темы буддийского учения. В некоторых из них встречаются слова «исконная просветленность» [Тамура Ёсиро: 1973, 543-544].

 

 

 

Здесь «скрытая столица» — сердце каждого человека.

 

 

 

Кроме рассуждений Энни Бэнъэн в кругу поэта Сё:тэцу сильно было влияние ученика Бэнъэн, Мудзю: Итиэн — составителя «Собрания песка и камней». В этом собрании встречаются такие высказывания: «Учиться и служить с почтением и любовью — раскрытию ступени сердца, сокрытой в исконной просветленности»; «Здесь истинная суть моей исконной просветленности — небесное естество, чудесная природа» [Тамура Ёсиро: 1973, 544]. Учеником Сё:тэцу был Синкэй, ставший монахом школы Тэндай, а у Синкэй учился поэт Со:ги (1421-1502). В «Беседах с женой» Со:ги соотносит «путь песен» и «исконную просветленность»: «И всё же только Путь песен помещает в твоем сердце жалость и сострадание. Если смотреть на летящие лепестки цветов, на падающие листья и созерцать основу рождения и смерти — то смягчатся демоны и боги внутри сердца, и нужно будет вернуться к основе истинной сущности исконной просветленности» [там же].

 

Трактаты по искусству икэбана

Сочинения по искусству расстановки цветов, икэбана, были записаны XV в., они содержат более раннее устное предание. «Записи преданий о цветах» часто пользуются понятиями из учения школы Тэндай. Например, в «истинах расстановки цветов» говорится: «Каждое их десятков тысяч деревьев, каждая из тысяч трав принимают и проявляют свойства и природы четырех времен года; правильность созерцания, уходящего в глубину, открытого почитаемым Шакьямуни, созерцание-видение мира Дхармы, земля-страна трав и деревьев – все они вершат дело проповеди о становлении будды. Они должны подняться до единой мысли почитаемого Шакьямуни. Великое множество, десять тысяч образов — от имеющих чувства до не имеющих чувств — все вместе показываются, связываясь и развертываясь во славу земли-страны, поросшей травами и деревьями. Какого же дела тут страшиться?! Сосна и криптомерия — это действия, их нужно обрести как сердце истинной сущности, чей облик действителен. Опадающие цветы означают возможность обрести основу Пути обусловленной истинной сущности; и снова травы и деревья, неизменные в четырех временах года, — это неизменная истинная сущность, следует созерцать их все вместе как ровное равенство истинной сущности». Завершается этот трактат такими словами: «Шесть корней, шесть красок — если они приходят во взаимное соответствие с тремя телами будды, то тут же осуществляются десять тысяч достоинств трех тел <…> Это — милость установления правого и левого. И это же — мудрая милость сострадания и жалости. Раскрытие ветвей — сострадание, смыкание ветвей — милость. Предание дороже тысячи монет, храни в тайне, храни в тайне» [Тамура Ёсиро: 1973, 545]. Похожие рассуждения есть и в «Записи преданий о цветах До:кан»: «Расстановка цветов обладает духом чудесной Дхармы всех дхарм, и поэтому ее основа — то исконное, что есть во всевозможных дхармах, <…> всеобъемлюще-полная сущность действительного облика всех дхарм. <…> Сами по себе многочисленные образы, действительные облики всех дхарм — это они раскрывают смену четырех времен года» [там же].

Как отмечает Тамура Ёсиро:, в Японии к началу XVI в., «возникла культура приятия обыденной действительности. Основной ее тон — соответствие человеческой природы естественному порядку вещей в мире. Так сложилась традиционная японская культура, и ровно тогда же философия исконной просветленности школы Тэндай достигла своей зрелости. Как представляется, между японской культурой, образом мысли японцев и философией исконной просветленности школы Тэндай шло взаимовлияние. Или же, быть может, философию исконной просветленности школы Тэндай с ее приятием обыденной действительности следует назвать воспитанницей японской почвы» [там же].

И в XX в., и в наши дни образ японской культуры на Западе и в целом в мире включает в себя эти главные черты: единство человека с природой, отчасти наивное, а отчасти намеренно разработанное как особый эстетический подход; умение равновесно сочетать естественное с искусственным — и в быту, и в архитектуре, и в изобразительных искусствах, и в подходе к оценке человеческого поведения. Нередко все эти черты связывают с буддийской традицией дзэн, но можно сказать, что они относятся к тому общему, что было у дзэн с традицией «исконной просветленности».

 

Записки без названия 2008 — Записки без названия (Мумё: дзо:си) / Пер. со старояп., предисл. и коммент. Ю.Е. Гвоздиковой // Orientalia et Classica: Труды Института восточных культур и античности РГГУ. Выпуск XV. IИстория и культура традиционной Японии / Под ред. И.С. Смирнова, отв. ред. А.Н. Мещеряков. М., 2008. C. 191–392.

Повесть о доме Тайра 1982 — Повесть о доме Тайра. Перевод со старояпонского, предисловие и комментарий И. Львовой. М., 1982.

Тамура Ёсиро: 1973 — Тамура Ёсиро:. Тэндай хонгаку сисо: гайсэцу» («Общий очерк философии исконной просветленности школы Тэндай») / Тэндай хонгакурон («Рассуждения школы Тэндай об исконной просветленности»). Под ред. Тада Ко:рю:, О:кубо Рё:дзюн, Тамура Ёсиро:, Асаи Эндо:. Серия «Нихон-но сисо:-тайкэй» («Памятники японской философской мысли»). Т. 9. Токио, 1973. С. 477-549.

Трубникова, Бачурин 2009 — Трубникова Н.Н., Бачурин А.С. История религий Японии. IX-XII вв. М., 2009.