Последний наказ досточтимого Мё:э из Тоганоо

栂尾明恵上人遺訓 Тоганоо Мё:э-сё:нин икун

 

См.: Жизнь и сочинения Мё:э

Перевод Н.Н. Трубниковой по изданию: Кана хо:госю: 仮名法語集 (Собрание проповедей, записанных азбукой). Под ред. Миясака Ю:сё: 宮坂宥勝 / Нихон котэн бунгаку тайкэй 日本古典文学大系 (Большое собрание памятников классической японской литературы). Т. 83. Токио, 1964.

См. тж. сетевое издание: http://www.horakuji.hello-net.info/lecture/nippon/arubekiyouwa/index.htm.

 

 

1. «То, чему следует быть»[1]. За эти семь слогов можно и нужно держаться. У монаха — то, чему следует быть для монаха, у мирянина — то, чему следует быть для мирянина. И так далее: у царя-государя — то, чему следует быть для царя и государя, у служилого и подданного — то, чему следует быть для служилого и подданного. Мы отворачиваемся от того, чему следует быть, и от этого — всё дурное.

 

2. Я не из тех, кто говорит, как нам помочь нашему будущему веку[2]. Я — тот, кто для начала старается лишь делать то, чему следует быть в нынешнем веке.

 

3. Подвижничать по Закону Будды нельзя с нечистым сердцем[3]. А воины, например, ведут нечистую жизнь: и как же им жить? Не нужно думать: лучше я брошу Закон Будды, последую за людьми, за их всегдашним обычаем — и хватит с меня. Даже когда что-то непостижимо, как мудрость Будды, — нужно стараться понять, достать до дна[4]. Пусть я многого не знаю — да ведь меня так и зовут невеждой, и никакой беды в том нет. Но бросить всё, жить с нечистым сердцем — не годится. Трудно так жить, даже если обрил голову: трудно не потерять человеческий облик[5]. Чем тогда будешь отличаться от наставников полевых плясок, от тех, кого зовут мискантовыми монахами, и прочих?[6]     

 

4. В древности сердца людей, приверженных к Закону Будды и довольных им, были в точности такими же, как у нынешних людей, тянущихся к славе и выгоде. Я это понял много лет назад, и точно так, ничуть не иначе, записано в «Сутрах агамы»[7]. Посмотрите как-нибудь потом.

 

5. Если про меня говорят: он, мол, следует за другими людьми, — я теперь от этого не страдаю. В сердце вовсе нет тяги ни к славе, ни к выгоде. И ни за кем я не хожу, уговаривая: пожертвуйте на свиток сутры, на статую будды…[8] Если не получается всё своё сострадательное сердце обратить к миру живых существ[9] — то чего-то другого уже не нужно. Всем сердцем стыжусь, что обо мне будут думать: неужто он пренебрегает нищими и прокажёнными?[10]  

 

6. Счастье — принимать подношения, когда внутри имеешь достоинства, соразмерные вере и щедрости людей. Можно не сомневаться, верно: когда монах-бхикшу[11] нарушает заповеди, то в будущем веке он не получит благого воздаяния. Одежда на нём станет огненной сетью и сожжет ему тело, еда обратится в раскаленные колеса и спалит ему нутро[12].

 

7. Пусть люди ради нашего обряда не читают ни одного свитка сутр, ни одного заклинания-дхарани[13], совсем не возжигают благовонных курений[14] и не славят будд[15] — но если их сердца и тела выправлены, если они действуют сообразно тому, чему следует быть, то все небожители и добрые божества милостиво защищают их. Пожелания исполняются сами собой, стремления осуществляются легко. Чем усложнять всё и мучиться — лучше просто, ничего особенного не делая, жить правильно. Если сердце по привычке привязано к вещам, одержимо страстями, и желания его глубоки, если тело по своей повадке неустроенно, жадно до вещей, позволяет себе не то, что следует, — то человеку причитается такое же наказание, как тому, кто читает сутру нечистыми устами, даже если бы он с почтением прочел сотни и десятки тысяч свитков сутр, изготовил тысячи и сотни миллионов изваяний будд, следуя правилам монахов-архатов, обретших свидетельство о плоде[16]. Кто творит обряды с нечистым сердцем, тот всё быстрее движется в дурную сторону, а достичь желаемого не может. Глупец, не понимая этого, не выправив своего сердца, как попало, ходит кругами, следуя за желаниями своего сердца; когда совершает обряды, помыслы его спутаны: как-нибудь да сбудется, что хочу! Страсти в сердце у этого глупца глубоки, он созывает наставников Закона, мучает своё божество-сердце, надрывает кости и нутро, а обряд не удаётся, и за такие деяния ему воздаётся в подземных темницах[17]. Поистине, печально видеть это!

 

8. Люди всегда говорят: «Когда хорошо знаешь какой-то предмет, начинаешь чваниться». Это не так. Если хорошо знаешь, чваниться не начнёшь, чванство появляется как раз от незнания.

 

9. Человек, допустим, «увидел природу будды» — как будто пагоду храма То:дзи углядел от поворота на Первую улицу. И надо ему ещё дойти до Девятой улицы[18]. В самом деле, трудно!

 

10. Людьми, живущими по Закону Будды, называют тех, кто, для начала, избавил своё сердце от всего, чем оно напитано, к чему привязано. Кто, сверх того, знает какой-то предмет, того зовут «ученым»; кто прошёл испытания[19], того называют «испытанным чудотворцем», «наставником в истинных словах»[20]. А кто этого не может, кто не испытан, может быть просто монахом без ремесла[21]. Но если кто понапрасну держится за здешнее своё бытие, то к нему вообще не подходят слова «человек Закона Будды».

 

11. Государь Прасенаджит[22] сказал Будде: «Моя мать недавно скончалась. Если кто-нибудь вернет ее к жизни, я вознагражу его —брошу страну, дворец, жену и детей, отдам своё тело и долю». У людей нынешнего века немного скорби бывает, но чтоб настолько горевать — такого не случается. Все уже усвоили сердцем: есть огромная разница между древностью и последним веком, между великими державами и окраинными дикарями[23]… Жалко!  

 

12. Обычай последнего века — умножать свою славу и выгоду кое-как изученным Законом, а главный смысл Закона не брать. Поэтому отбрасывают путеводные основы двух видов пустоты[24], они же — печати Закона[25], не раскрывают глаз. Если бы то, что говорят учёные люди наших дней, было истинным Законом Будды, — да разве не был бы такой Закон Будды худшим из всех путей? И что пользы звать человека другом[26], когда он ничего не захотел усвоить сердцем? В самом деле, есть о чём скорбеть!

 

13. Как я учился Пути: все будды и бодхисаттвы, думал я, милосердно подвижничали на каком-то Пути Будды, и если я тоже стану защищать его и следовать ему, то пусть бы даже по меркам нынешних учёных это было бесполезно, — всё равно, разве не отведаю я, чего хочу, милости Будды? Когда действуешь таким порядком на Пути Будды, сердце как раз изнутри и проясняется, без всяких помех.

 

14. Я издавна, с детства, смотрю на святое учение и хочу лишь понять вкус Закона — чтобы был он тот самый, какого отведал Будда; а без этого — что мне за радость, если меня станут хвалить как человека, достигшего учёности?

 

15. Мне нужен учитель, а ученики — нет. Обычно всегда хочется поскорее стать учителем — это будто бы лучше, чем следовать за другими людьми и всю жизнь ходить в учениках. Но чем наставлять учеников, я лучше буду наставлять собственное сердце, чтобы достичь плода Будды. Ведь и Будда почтительно внимал всем достойным людям, и потому он пребывает выше всех живых существ — как Учитель Богов и Людей[27].

 

16. Человек пришел повидаться со мной в мою хижину и попросил наставлений о Законе. Я сказал: в наши дни даже те, кто достиг учёности, запомнил и понял столько-то строк, столько-то записей, совсем не видят истинной правды сердца. А гость мой ничего не отвечал. Сразу сил лишился, так что всё нутро застыло от гнева.

В «Сутре о нирване» говорится: «Вот что я вам сейчас скажу. Кто не видит истинной правды сердца, тот из-за этого долго кружится в водовороте рождений и смертей, в мире страдания»[28].  Эта истинная правда сердца такова, как есть, знаешь ее или не знаешь, видишь ее или не видишь; и когда вычерпаешь до дна, изучишь и прояснишь её, всё равно поистине не видишь, знаешь ли её или нет. Я это сказал, а у человека нутро застыло. Застыло нутро — и тут же проявилось то, чего он не знает.

Всему свету известный вор украл горшок, надел на голову и начисто забыл о нём. Когда хозяин спохватился — горшок пропал! — и пустился на розыски, вор раскрыл обе руки: вот, не брал я горшка! И правда, в руках он его не держал. И устами — не держал! Слова-то его были искренней правдой. А что горшок надет на голову и со стороны отлично виден, — этого он не знал. И тут — точно такое же оправдание: не брал я горшка! Грустно.

 

17. «В старину мы свидетельствовали об основе истинного свойства[29] и ученикам вручали эту основу. В последнем веке нет мудрости, основы для свидетельства, и мы украшаем поверхность здешнего мира, наша первая задача — приблизиться к мирским пределам, распространять Закон Будды возле храмов.» Так говорят — и отдают всё свое сердце, тратят всю свою жизнь на наряды для полевых плясок и обезьяньих игрищ[30]. «Я руковожу полевыми плясками при храме!» — говорит учёный монах, хлопочет, чтобы люди узнали об этом, и добивается своего: молва о нём расходится. Сказать же «я вступил на Путь Будды» — совсем другое дело. Когда человека обсуждают как подвижника на Пути Будды, он тем самым лишь отдаляется от Закона Будды.

 

18. Люди всегда должны помнить, что днём и ночью все их поступки отражает зеркало Дзё:хари[31]. Не надо думать: это дело тайное — о чем я тайно помышляю в сердце, того люди не узнают. Не скрытое облаками, всё отражается том зеркале: стыдно!

 

19. Старательно творят добрые дела ради умерших[32] — но часто при этом сердцем тянутся к славе и выгоде, ко всяким мирским целям, совершают подношения без веры — и не получают никаких заслуг, стараются без толку. Наставники Закона тоже: нарушают заповеди, не соблюдают, как должно, трёх деяний[33], и при этом считают себя достойными  вкушать благие дары, принимать подношения. В сердцах у них нет истинной веры, а они читают сутры, произносят заклинания-дхарани — и никакой пользы умершему не приносят. Каждый из них, принимая искренние подношения, облекается в одежду греха и должен будет опуститься на один из дурных путей[34]. Таковы дела Закона в последнем веке — бесполезные, мелкие и глупые. И монахам, и мирянам надо остерегаться, как бы поистине не навредить себе и другим.

Мы, с одной стороны, можем жалеть о плоде воздаяния, но с другой стороны, можем и радоваться. Жалеть — о том, что тело живёт после ухода Будды, а радоваться — что сердце завязало связь с Законом Будды[35].      

 

20. Если Закон вручают без разбора направо и налево, он не задерживается ни в телах, ни в словах. Раз не задерживается в телах и в словах — он превращается в яд. Закон не имеет собственных свойств[36], и потому люди сплошь да рядом говорят: ну и ладно, будем лежать-полёживать и ничего не делать.

 

21. «У достойных монахов чудесные дела непостижимы и неописуемы — мы их и оставим.» Понимаю и завидую: о, сколь великолепны те люди, кто не имеет вовсе ни особенной решимости, ни чудесных дарований, но бросает свою долю, не щадит жизни, отправляется в Индию и там всячески подвижничает по Закону Будды!

 

22. В древности глупцам шло на пользу житьё возле мудрецов. Теперь же глупцы из окружения вроде бы мудрых людей, наоборот, ради «премудрости учёных» впадают в заблуждения и постепенно отворачиваются от основ Закона.

 

23. Нынче нет ни особенно способных людей, ни особенно бездарных. Все будто бы одинаковые, не различишь на вид хорошего и дурного. Ибо таков последний век. Проходят годы, минуют дни, и дальше, в самом конце, не останется, должно быть, и того немногого, что есть сейчас. 

 

24. Мелкие, глупые делишки последнего века: подвижничать так, как учил Будда, первейшим делом не считают. Дотошно разобрав одни письменные знаки, читают затем письмена, только читают и повторяют, не применяют к вещам, не имеют того сердца, что на деле применяло бы это учение. Сердца тянутся к пустопорожним спорам и помрачённым мыслям, верные тому, что им кажется истинным. Это всё можно обратить и к собственному моему сердцу, не достигшему Будды. 

 

25. Нужно выбирать учителя, хорошенько всё взвесив, рассудив и снова рассудив. Не следует тут ни подчиняться воле родичей, ни тянуться за друзьями, ни полагаться на случай. В «Сутре совершенного пробуждения»[37] говорится: пусть твоим учителем будет тот, кто может излечить от четырёх недугов: «действия, попустительства, приостановления и уничтожения». Подробно это разобрано в четвёртом свитке «Толкования к сутре совершенного пробуждения»[38].

26. «Мой обычай не таков, как надо по Закону. Да к тому же я нераскаянный нарушитель заповедей — но люди весьма меня уважают и доверяют мне.» Бывают такие почтенные наставники. Не нужно думать, будто это честно —  так вести себя. В «Сутре о накоплении сокровищ»[39] Будда говорит: «При Конце Закона я дам волю демонской силе: этому следует быть. Но люди с правильным взглядом будут видеть, что я рядом».

 

27. Телу не долго жить в этом веке, и для него всё преходяще: впустую сердце привязывается к людской молве. Если бы ему предстояло прожить, допустим, тысячу или десять тысяч лет — всё равно лучше было бы любить только доброе. А в теле, недолговечном, как вспышка молнии, как утренняя роса, даже однажды совершить дурное — выйдет мелко и по-дурацки. До чего глупо! 

 

28. Когда преображаешься в будду, проповедуешь Закон и принимаешь подношения, — мелко и глупо брать дары за то, что говоришь чепуху. Проповедники Закона знают, как принимать подарки, но забывают мысль Будды. Укор таким наставникам есть в «Сутре о накоплении сокровищ»[40]. В разделе о проповеди Закона там один наставник говорит: быть возле учителя, который по-настоящему истинно проповедует Закон, — то же самое, что жить в век, когда Будда пребывает в здешнем мире.  

 

29. Нынешние люди: что же им делать? Всегдашний уклад в мире — понимать учение Будды так, будто в нём говорится лишь про выход из круговорота рождений и смертей. Это похоже на привязанность к нирване у приверженцев двух колесниц[41]. А если скажешь, что о сути дела такие люди говорят дурно, — похоже будет, что чванишься. Плачевно, что Закон Будды исчезает! Но то, что «Закон исчезает», не значит, что нам не хватает Закона Будды или что он у нас пропал. Вот когда такие дела, как наши, разрастаются, это и называют «исчезновением». Значение этого подробно разобрано в «Записи вопросов о выходе и проявлении»[42]. Можно посмотреть выдержки оттуда.    

 

30. Глупцы не понимают, что у них «есть природа». Таких на путь Будды вводят через отрицание: «природы нет». Люди вроде нас крепко держатся за «себя» — да разве же такие войдут? Но, ища ответа, понимаешь: таких, неспособных, по учению Будды, не бывает[43].

 

31. Кто говорит о грехах других людей, сам не имеет заслуг. «Иметь заслуги» значит быть человеком, предпочитающим заслуги. А если тянешься только к грехам других людей — это как раз и есть грех, заслуги в таких местах не обитают[44].

 

32. Будь сейчас тот век, когда Будда пребывал в здешнем мире, — я бы не был даже меньшим послушником-шраманерой[45]. Глупо и мелко — корчить из себя учителя.

 

33. Я всегда говорю людям, полным решимости: «Что нужно, чтобы стать буддой? Что нужно, чтобы пройти Путь? Выбросить из своего сердца все стремления к чему-то, снова стать никчемным, ни с какой стороны не заботиться о себе, просто есть, когда приходит голод, одеваться, когда приходит холод; если так провести всю жизнь, то хоть бы великая земля развалилась, Путь не сможет развалиться». Человек со стороны услышал это и решил: да, пожалуй, неплохо стать никчёмным. И мне, — думает, — так бы хотелось. И стал есть досыта, спать досыта, либо проводить время в путаных мыслях, либо тратить дни на путаные разговоры, не принося никакой пользы другим, ничем не помогая храму. Так и коротал время от рассвета до заката и думал: вот, я ничего не делаю — стал как есть никчёмным человеком! Да, он снова стал никчёмным — скотом. Если так жить, непременно и точно попадёшь в подземные темницы. Где уж тут обрести плод Будды!  

Те никчёмные, про кого я говорю, сначала телом и сердцем вступают на Путь, не спят в помрачениях, не предаются путаным мыслям, как придётся, не приходят в смятение, когда сидят в сосредоточении, — потому что следуют собственной свободе. Днём и ночью пребывая в такой решимости, они не тянутся к действам[46], не стремятся к искусствам, и нет у них такой мысли: хочу стать буддой; нет такого желания: хочу достичь Пути. Отбросить охоту выдвинуться среди людей, без всякого стремления в сердце, превратиться в никчёмного и так проводить всю жизнь — это значит дать великий обет.   

ДДДДумать «стану-ка я буддой», вступить на путь обучения, выводящего из дому, и всё думать: «а вдруг я не стану буддой», — это, нечего и сомневаться, страшно. Живя так, никогда не достигнешь Пути. Я не веду людей по дурной дороге, к мыслям про то, как человеку стать буддой. Если меня слушаются и верят мне — надо верить и в этот способ. Если в жизни вот так снова стать никчёмным — разве это будет никчёмное дело?    

 

34. Дела между учителем и учеником по закону Будды очень важны. Даже если дожил до ста лет и не знаешь Закона, — слушай Закон, следуя за монахом-бхикшу, пусть ему всего лишь десять лет.

 

35. Брось ты служение Будде, чтение сутр, все приёмы Большой и Малой колесниц[47] — просто говори с учителем, понемногу, то об одном, то о другом.

 

36. Нынче думают: раз уж нет того Закона Будды, каким он должен быть, его и нарушить невозможно[48]. Живут в общине, как волки с подрезанными хвостами.

 

37. Когда нет учителя, надо слушаться старшего там, где живёшь. Все пусть так подчиняются один другому. Если так не делать, жить в общине без мудрого согласия — то чем мы будем отличаться от тигров, волков и ядовитых змей?

 

38. Известно, что младшая сестра почитаемого Ананды, госпожа-монахиня, разозлилась на почитаемого Кашьяпу — и провалилась в подземные темницы[49]. Если применим это к нашим делам, то и в нынешнем веке сердиться на монахов — тоже дело, наказуемое в аду. Мелко и глупо допускать себя и других людей до этого, не думая, что такими делами создаются грехи.

 

39. Что называется «просветлением», бодхи: это когда вначале лишь внутри сердца есть слабое стремление понять основу Пути. Если даже оно ещё никак не исполняется, но внутри ты сам стремишься постичь два вида пустоты — «человек пуст и дхармы пусты»[50] — уже не станешь думать, будто превосходишь других людей. Кто так живёт, уже в нынешней жизни да получит помощь и защиту от будд! Помощью и защитой да будут стремление к той самой основе, сила веры, отвага сердца!

 

40. Входя на Место пути[51], нужно научиться всякий раз думать: Будда в живом своём теле восседает здесь. Нужно помнить о том, чтобы правильно держать себя — как перед Тем, Кто Пришёл Своим Путём, в его живом теле. Если думать, что он, вырезанный из дерева, нарисованный на бумаге, — живой, тогда он и в самом деле будет живым перед тобой.

 

41. Стремиться с покою и чистоте, пребывать в пустом одиночестве, продвигаться к цели ревностно, во что бы то ни стало, — высшее дело, если брать подвижников, вошедших во врата «отсечения», дхуты[52]. Обыкновенным приверженцам Пути лучше жить вместе с братией: оберегать друг друга от грехов и побуждать к подвижничеству. Будда ведь тоже запрещает жить в меньшем числе, чем по четверо. Одиноко сидя в своём углу, склоняешься сердцем к лености, а притворяешься, будто охотно следуешь по Пути, — и так твоё сердце пребывает в обмане. Живёшь во сне, тело покоишь, сообразуешься с веком. Или строишь маленькую келью, или поселяешься в отдельном закутке, дни и ночи проводишь во сне, точь-в-точь как будто, ещё живя, соорудил себе гроб и спрятался в нём. Разве так можно стать буддой — в каком угодно веке? Плачевно!

Получить ценнейшее человеческое тело, по счастью одеться в плащ-кашаю[53], принять имя приверженца Закона Будды, подвижника на Пути, — и ничего не добиться, понапрасну вернуться на три дурные дороги![54] Скорбя об этом, глава монахов из храма Кэнниндзи[55] сказал: я построил в ряд кельи, чтобы в них можно было, отбросив людской мир, жить сообща с людьми, всецело устремленными к Пути, чтобы стали мы друзьями Закона; чтобы могли мы, отбросив десять тысяч дел, подвижничать на Пути. Вот, поистине, самое настоящее пристанище! Ибо у монаха, признающего свои грехи, и заслуги глубоки; когда он живёт вместе с братией, все друг друга постепенно обтачивают. Разве Будда велел прятаться по углам, когда милосердно даровал нам учение? Если развернуть все восемьдесят тысяч святых книг — разве там есть такое? Я вижу так, как сказал.

 

42. Давно, когда ещё я был среди начинающих наставников, я последовательно постигал тайные законы Светлого государя Напитанного Страстью[56], Пяти тайных почитаемых[57] и прочие. Не желал я преданно следовать за хорошими учениками. А думал лишь о том, как бы мне следовать за Шакьямуни, Пришедшим Своим Путём[58], — его я с почтением нарисовал на бумаге. Если бы я жил тогда, когда Шакьямуни пребывал в здешнем мире, я был бы худшим из его приверженцев. Теперь я руковожу братией и не подражаю достоинствам прежних достойных, а ещё пытаюсь сойти за наставника — это несносно для сердца! Так быть не должно!

Сидя лицом к Будде, я думал: если ничуть не имею я достоинств, то как могу в жизни что-то сделать? Решил бы я стать воином, раз уж обрёл рождение в воинском роду, — должен был бы я знать, что в этом ничтожном мире однажды в какой-нибудь постыдный миг я как раз и умру. А пойдя под Закон Будды, я избавлюсь от грязи в сердце. Внутри Закона Будды, быть может, и я стану великим победителем? — так я думал…    

 

43. Пойдя — по драгоценной удаче — под Закон Будды, я даже того Закона, что изучал, хотел достичь не затем, чтобы усвоить Путь к выходу-отдалению[59], а ради мелких и глупых дел, понапрасну, чтобы получить монашеский чин; и вот, не добился своего, заболел, и, ничего не достигнув, умираю. Увы! Что же мне делать — какие законы действенны в последнем веке, в отдалённом краю? Увы, я становлюсь пустомелей, мне нечего сказать полезного!

 

44. То, что зовётся чванством, подобно мыши. Оно прокрадывается через окошки учений всех школ в пору, когда совершаешь обряды у жертвенника йоги[60]. Я всегда говорю, что чванство действует двояко. Если сам чего-то не знаешь, но чванишься перед другими, знающими, не расспрашиваешь их и не учишься у них, — это тяжкий грех. А если теми, кто, как кажется, уступает тебе, ты высокомерно пренебрегаешь, — то какая с того польза? Совершенно никакой пользы ни в том, ни в другом. При том, как мало все мы можем, чуть только установилось соподчинение — сразу у всех появляется чванство.

 

45. В то время[61] выпивки не принимали. Когда не были прояснены свойства строгих запретов на убийство, воровство, прелюбодеяние и другие, стало быть, не было и мерки для того, как они соблюдаются; но при этом ещё не было и поведения, соразмерного проповеди святого учения. Кто привык следовать усвоенному образцу, тому нужно стараться обрести ещё не обретённое, оттачивать то, что он, допустим, уже обрёл. Сделав плотничий шнур из святого учения, надо себя равнять по нему, исправлять свои ошибки. Это подробно разобрано в «Толкованиях к мандалам» [62]. Нужно как-нибудь рассмотреть это отдельно.

 

46. Если на людей смотреть из древности, то видно: никого не любящие сердцем, бесстыдные, двуличные — едва ли становятся людьми Закона Будды. Смысл этого и Будда разъясняет в сутрах-заветах[63], и в трактатах то же можно найти. Ничем не отличается.

Хоть я и не заглядывал в те записи, что ведут знатоки гадания по чертам лица, я толкую облик человека, выводя суждения из того, что говорили почитаемые будды и патриархи[64]; из десяти раз восемь или девять раз я не ошибаюсь. Среди людей с утонченным сердцем выдающиеся люди Закона Будды и в старину, и ныне — редки. Сочинять гатхи и стихи[65], слагать песни и песенные цепочки[66] не обязательно для Закона Будды, однако те, чьи чувства утончены этими занятиями, к Закону Будды обращаются легко, обладают мудростью и разумением, отважно преобразуют сердце. А те, чьё сердце стало совсем мирским, если приложат силы к «подражанию древним», то и обретут, что написано у древних, но у таких людей всё привязано к получению какой-то выгоды, и на вид они слабы. Тех же, кто с детства легко обретает утонченность и укрепляется сердцем в истине, можно и нужно пытаться научить Закону Будды.       

 

47. В последнем веке идут месяцы, проходят годы, поистине, нарастает неправда, и раз так, то мало кому удаётся укрепиться сердцем в решимости. Поэтому, что бы мы ни делали, достичь чего-то трудно.

 

48. С самого начала, как я поселился этом храме[67], я во все глаза смотрел, как собираются монахи, совершают обряд, и только слёзы утирал — не понимая! Все двенадцать страж в день проходили понапрасну в хлопотах, но если бы кто из нас тогда по счастью очутился перед Буддой, ни одного часа не смог бы совершать обряд: не было у нас истинной веры.

В том, как смотрели, как держали лица, как держали руки, как сидели, как ходили — даже приблизительно не соблюдали мы Закона. При таком поведении нет никакой пользы ни от чтения сутр, ни от заклинаний-дхарани — один лишь обман, всё только напоказ перед другими людьми, а Поднебесная не получает никакой защиты. И на искренние подношения прихожан нечем ответить. Может, у кого-то было сомнение — а не возродимся ли мы в ослиной утробе, в лошадином чреве? У людей Закона Будды, кто знает стыд, мало времени на то, чтобы вот так понапрасну проводить все двенадцать страж в сутки. Как угодно, но не так!

Когда только мы по случаю появлялись перед людьми, у нас не было никакого стыда перед людскими глазами. Совершая обряды, не заботились об их сердцевине, а такой бессмысленный обряд древние называли «обрядом толчения в ступе вверх-вниз». Только когда доходишь до сердцевины, до той ступени сердца, когда ты словно сидишь перед Буддой, живым сейчас, и говоришь: «Слава Великому Господину, Даровавшему Учение, Пришедшему Своим Путём[68], Будде Шакьямуни!» — только если так совершаешь обряд, все будды, пришедшие своим путём, станут для тебя господами учения, милостиво отзовутся тебе. Тот, кто творит обряд, и тот, к кому обряд обращён, встретятся друг с другом, и заслуги обретёшь, и грешные дела прекратишь.

Я понял: даже в мирских домах нет таких великих воров, таких злостных обманщиков, как эти наставники Закона, проходящие мимо собственной жизни, не имеющие истинной веры. Глупо пройти мимо самого себя, расхищая тот Закон, что милостиво оставили нам будды, чередою приходившие в мир: Закон, по которому все живые существа станут буддами.

Миряне, начиная с единственного высшего[69] и вплоть до десятков тысяч низших, облачаются каждый в свой наряд смотря по положению, получают в дар — каждый по своему наследству в роду — тело и долю. Наставники Закона, с тех пор как они выходят из дома, — отказываются от такого дара. Раз так, то даже если они получают от отца и матери и от родных еду и одежду, — это то же самое, что искренние подношения от любых мирян. Так ни сердце, опора всех вещей[70], не раскрывается, ни заповеди не соблюдаются в чистоте; живя без веры, небрежно, монахи не просто питают свои тела: для семьи и друзей помогать им, брать их под крыло означает всерьёз отвернуться от основы.     

Всерьёз отворачиваются от основы — и поэтому не могут избежать грешных деяний. Не избегают грешных деяний — и потому, нечего сомневаться, попадают в подземные темницы. Расхищают Закон Будды: присваивая храмовое имущество, говорят, что якобы творят обряды ради Поднебесной; принимают подношения, обещая, что сотворят обряд ради прихожанина; не очистив трёх деяний[71], совершают дела Закона,  ведут себя как нераскаянные нарушители заповедей — и так проводят дни и ночи. И наконец, принимая подношения, нарушают завещанные Буддой пять заповедей и десять трудных предписаний[72] — хотя сейчас и последний век, но это жалко! 

Чьи заблуждения особенно глубоки, те не знают о своих заблуждениях. И точно так же те, кто дошёл до особенно неподобающего поведения, доходит и до того, что не думает о подобной трате времени как о большом грехе. Раз они так всерьёз отвернулись от основы, они непременно должны будут провалиться в подземные темницы. Уж если считаешь, что стал наставником Закона, даже если не можешь постичь Закон — хотя бы веди себя так, чтобы не утратить человеческого тела!

 

49. Как бы то ни было, нам нужно пробудиться сердцем к вере в Три Сокровища[73]. Допустим, мы бы услышали, что верить в Три Сокровища — грешно. Если бы мы в них уже верили — разве это бы на нас подействовало? Пусть мы и слышим, что такие-то деяния дурны и грешны, но когда уж нам хочется что-то сделать, мы именно это и делаем. А разве не верим мы, что в прежнем нашем веке мы все слушали Правильный Закон, а значит, любой человек имеет заслуги — то есть может уверовать!  

 

50. Перекинуть через неширокий поток тонкую жердочку — вот что значит делом помочь другим людям, облегчить их страдания. Хотя и неширок поток, но на милосердие люди отвечают милосердием, и вскоре мы достигаем всяческих благ вплоть до наивысшего просветления-бодхи. Думаю, никто не возразит, все согласятся, что это так. Вот что называют четырьмя деяниями бодхисаттвы для поддержания Закона: давать милостыню, говорить мягко, приносить пользу другим, равнять себя с ними. Эти дела охватывают все уровни подвижничества, проходят насквозь через все уровни — от начального до конечного.

 

51. Сосредоточиться сердцем лишь на одной цели, всецело устремиться к ней, не тратя времени впустую, упорно идти по Пути Будды, — вне этого нет дел для наставника Закона. Если это трудно, то у такого наставника Закона великие грехи, должно быть, весьма глубоки: лучше бы он поскорее снял монашескую одежду и стал мирянином. Обычно, чтобы подвижничать на Пути Будды, не требуется какого-то особенного совершенства. Просыпаться от ветра в соснах, подружиться с ясной луной, наблюдать, что приходит, наблюдать, что уходит, — кроме этого ничего и нет. А когда в одиночку очищаешь сердце на месте подвижничества, то какого ещё тебе надо друга? Допустим, это было бы грехом и ты от этого провалился бы в подземные темницы: так и в подземных темницах есть бодхисаттва, чтобы вызволить тебя![74] Исконно в подземных темницах есть бодхисаттвы, и нет такого греха, какого надо было бы бояться, — доведя это знание до предела, ты не допускаешь и самого малого проступка и можешь собрать свой урожай.

 

 

沙門 覺應

Составил шрамана