Воздаяние
и чудо в «Японских легендах о чудесах»
Н.Н.
Трубникова
Сетевая версия — август
Время создания этого сборника «устных рассказов» 説話, сэцува, точно не известно, чаще всего
его датируют
Составитель книги — Кё:кай 景戒 из
храма Якусидзи. Известно, что он принадлежал к школе Хоссо: и считался монахом,
хотя и имел семью. Возможно, он принял монашеские заповеди и соблюдал их, но
продолжал заботиться о жене и детях. По-видимому, большая часть рассказов
восходит к устным проповедям, и сам сборник в IX в и позже служил основой для проповедей перед мирянами. Некоторые мотивы
«Легенд» отсылают к добуддийской народной словесности Японии, что полностью
оправданно: проповедуя, монах должен был исходить из вкусов и привычек своих
слушателей. Вместе с тем, многие рассказы восходят к китайской буддийской
традиции или даже к индийской, где этот жанр представлен «притчами»譬喩, хию:, санскр. «авадана».
Отчасти изложение следует правилам
буддийской ученой прозы, в своих заключительных замечаниях к рассказам Кё:кай
часто ссылается на сутры и другие буддийские тексты. Образцами для книги
послужили китайские собрания коротких поучительных историй, связанных общей
темой — «Записки о загробном воздаянии» 冥報記, яп. «Мё:хо:ки», кит. «Минбао-цзи»
середины VII в. и другие
(см. Ван
Янь-сю.
Предания об услышанных мольбах (Гань Ин чжуань). А также: Лю И-цин.
Подлинные события (Сюань янь цзи); Ван Янь. Вести из потустороннего мира
(Мин сян цзи); Хоу Бо. Достопамятные происшествия (Цзин и цзи); Тан
Линь. Загробное воздаяние (Мин бао цзи). Предисловие, перевод с китайского
и примечания М.Е. Ермакова. СПб., 1998).
Примечательно, что в «Легендах»
соблюдается четкая привязка событий к датам (годам правления государей) и к
месту действия (провинция, уезд) — перед нами «чудеса», свершившиеся именно в
Японии. Часто Кё:кай также указывает семейную принадлежность и служебное
положение действующих лиц. Он ссылается и на исторические записи, по большей
части рассказы расположены в хронологическом порядке. Таким образом,
повествование строится как полностью достоверное — и при этом каждый из
рассказов содержит сообщение о «чуде» 霊, рё:.
Может показаться странным: почему
обретение счастья добрыми людьми и несчастья дурными называется «чудом», если
по закону кармы таков естественный и единственно возможный ход событий? Если же
всё происходящее в мире есть «чудо», то почему какие-то случаи выделяются как
особенно примечательные? Мы рассмотрим несколько примеров из «Легенд» и
постараемся прояснить, что именно в этом источнике понимается под «чудом».
Ниже я буду цитировать «Легенды» в
русском переводе А.Н. Мещерякова (Нихон рё:ики. Японские легенды о чудесах.
Свитки 1-й, 2-й и 3-й. Перевод со старояпонского, предисловие и комментарий
А.Н. Мещерякова. СПб., 1995), указывая номер свитка и рассказа. См. также «Японские легенды о
чудесах» на сайте ИСАА МГУ.
Замысел
сборника. К каждому из трех свитков сборника дается
предисловие, где составитель приводит важнейшие сведения об истории почитания
«Трех Сокровищ» в Японии. Особенно часто он возвращается к деяниям государя
Сё:му. Кё:кай снова и снова подчеркивает, сколь важно верно понимать воздаяние,
и сетует на собственное ничтожество, неразумие и т.п. В самих рассказах
действуют обычно простолюдины, монахи и послушники, чиновники невысоких рангов,
и лишь изредка — сподвижники и родичи государей. А.Н. Мещеряков отмечает, что
все персонажи здесь выглядят одномерными: негодяи изначально и неисправимо злы,
хорошие люди добры и мудры от рождения. (Редкое исключение составляет рассказ II-2, где действует управитель уезда
Идзумо — обычный человек, а не прирожденный праведник. Он принимает решение
изменить свою жизнь и становится монахом после того, как наблюдает страшную
судьбу семейства ворон, погибшего из-за любовной страсти и измены. Кё:кай,
заключая этот рассказ, говорит: «Перед
тем, как творить добро, видят страдания. Таков путь к просветлению».)
Если кто-то и признает свои злодеяния, то почти всегда вслед за этим он
умирает.
В предисловии к третьему свитку
Кё:кай так говорит о главной мысли своего сборника: «Если не знать о
карме, то впасть в грех так же просто, как слепому сбиться с дороги. <…>
Любящие славу, выгоду и убийство не верят в воздаяние, но оно приходит так же
быстро, как появляется отражение в зеркале. <…> Крик возвращается эхом.
Так же и воздаяние в этой жизни. Как можно быть неосмотрительным? Если
растратить жизнь впустую, раскаиваться уже нет смысла. Кто может достичь
бессмертия в хрупком теле? Кто может удержать вечность в бренной своей жизни?
Наступил век упадка Закона. Как можно не вершить добро? Как страдает мое
сердце! Чем можно спастись от несчастий во время упадка? Если подать монаху
лишь горсть съестного, добродеянием этим спасешься от голода в будущем. Если не
умерщвлять живое, спасешься от меча и брани и в последние времена.
В давние времена
жил один бхикшу [=монах]. Он жил в горах, предаваясь созерцанию. Каждый раз,
как только принимался он за постную трапезу свою, делился ею с птицами. Птицы к
тому приучились и слетались каждый день. После того, как монах заканчивал
трапезу, он жевал ивовый прут, споласкивал рот, мыл руки и играл с камнями.
Однажды он бросил камень за ограду, не зная, что там находится птица. Он бросил
камень и попал в нее. Камень размозжил ей голову. Она взлетела и тут же умерла.
Она переродилась кабаном. Кабан поселился на той же самой горе. Кабан взобрался
на гору и очутился над жилищем бхикшу. Он сворачивал камни в поисках
пропитания. Один камень скатился вниз и убил бхикшу. Кабан и не думал угодить в
него — камень скатился сам и убил бхикшу. Даже непроизвольный грех вызывает
непроизвольное воздаяние. Как же злонамеренный убийца может избежать воздаяния?
В заблудшем сердце произрастают семена зла и зреют плоды неправедного гнева. В
просветленном сердце зреют семена счастья, и провидит оно просветление».
Словом «грех» здесь передано яп. цуми.
Важно помнить, что в буддийских текстах это понятие вовсе не равнозначно
христианскому понятию «греха», хотя бы потому, что не предполагает исходного
«безгрешного» состояния человека, его «грехопадения» и затем искупления.
Какой-либо высшей инстанции, чью волю нарушает грешник, здесь нет, а есть лишь
действие закона кармы, не имеющего начала.
За что же именно в «Легендах» воздается счастьем?
Это может быть образ жизни в целом: преданное почитание «Трех Сокровищ», «вера»
信, син, в помощь будд и
бодхисаттв, а также почтительность к родителям и верность господину. Даже если
временами те, кто так живет, и терпят лишения, в конце концов их ждет награда.
Кроме того, пользу человеку приносят конкретные благие деяния: изготовление
статуй и картин (I-35), переписывание или чтение сутр (I-8, II-15, II-19), отпущение на волю живых
существ (I-7, II-12, II-16). Особенно часто
говорится о подаянии монахам. В рассказе 1-30 указаны размеры воздаяния за
такие дары: «Если совершить приношение в один сё: риса, после
смерти будешь иметь еды на тридцать дней; если совершить приношение в одну
одежду, после смерти будешь одет год. Тот, кто заказывает чтение сутр, станет
жить в восточном золотом дворце, а потом будет рожден на том небе, на котором
пожелает. Тот, кто изготавливает статуи будд, родится в западной Пречистой
Земле вечной жизни. Тот, кто отпускает на волю животных, родится в северной
Пречистой Земле вечной жизни». Не ясно, что здесь имеется в виду под «восточным
золотым дворцом», возможно, обиталище будды Якуси. «Западная Пречистая Земля» —
область, где властвует будда Амитабха; в «северной Пречистой Земле» правит
бодхисаттва Самантабхадра.
Несколько раз повторяется мотив
самопожертвования: добрые люди готовы отдать свою одежду (II-8, II-12), поделиться последними
запасами (II-16), девушка просит змея пощадить лягушку и за это обещает
стать ему женой (II-8), монах для исцеления больного сжигает благовония на своих
ладонях (III-36). Этот
мотив восходит к главе XXIII «Лотосовой сутры», «Прежние деяния
бодхисаттвы по имени Царь Врачевания», где бодхисаттва вначале напитывает свое
тело многочисленными благовониями и совершает самосожжение, а после на
протяжении еще нескольких рождений снова и снова сжигает свои руки, делая таким
образом подношение Будде и всем живым существам. Вероятно, запрет на
самосожжения в «Уложении о монахах и монахинях» связан с тем, что некоторые
монахи в Японии пытались следовать примеру этого бодхисаттвы. Счастье может
последовать и в ответ на моление, обращенное к кому-то из почитаемых. Из них в
сборнике чаще других упоминаются Будда и бодхисаттва Авалокитешвара (Каннон), а
также Майтрейя (Мироку), богиня Шри (Китидзё:) и др.
Подробный список дурных дел приводится в том же рассказе
I-30: «Мой сын!
Разве ты не знаешь? Чтобы накормить жену и детей, я убивал животных, заставлял
отдавать десять рё: тканей за взятые у меня взаймы восемь, давал взаймы
малый гон риса, а брал большой гон, отнимал у должников их добро.
Я путался с чужими женами, не заботился о родителях, не почитал старших,
оскорблял тех, кто не был рабами. За эти грехи в мое маленькое тело забили
тридцать семь железных гвоздей, каждый день меня бьют железной палкой девятьсот
раз». Заметим, что благие
намерения этого грешника (забота о семье) также приносят свои плоды — а именно,
позволяют ему после смерти увидеться с сыном.
Горем воздается за воровство,
особенно за хищение храмового имущества (I-20, II-9, II-22), разрушение храма (I-27), присвоение казенных
средств, отпущенных на постройку пагоды (III-36). Однако в рассказах II-28 и II-42 храмовая казна достается
беднякам как помощь от статуи Будды или от бодхисаттвы Каннон. Кара грозит не
только жестокому заимодавцу (III-26), но и должнику, не платящему
долгов (II-32). Пагубными оказываются непочтительность к монахам (II-1, II-11, II-18, II-29), похотливое
домогательство к женщине (III-18), обида, нанесенная матери сыном
или дочерью (I-23, I-24, II-3) или матерью — детям (III-16), забота женщины о своей
красоте в ущерб уходу за детьми (III-16), ловля рыбы сетями (I-11), обряды кровавого
жертвоприношения богам (II-5, в данном случае — некому «китайскому
богу»; позже жертвователь раскаивается и начинает отпускать живые существа на
волю), жестокость в обращении с домашними животными (I-21), пристрастие к животной
пище, в частности, к птичьим яйцам (II-10). Только в рассказе II-33 страшное наказание
постигает девушку за неизвестные проступки, во всех остальных случаях причина
наступивших несчастий или указана заранее, или выясняется по ходу повествования.
Благими
последствиями добрых дел выступают исцеление больного (III-11, III-12, III-21, III-34), обретение богатства (II-28, II-34) Впрочем, в другом месте
говорится: «Богатство дели на пять частей: его забирают безжалостные чиновники,
грабят разбойники, внезапно смывает и уносит вода, сжигает огонь и транжирят
недостойные дети. Поэтому бодхисаттва подает милостыню с радостью» (III-33). Благим воздаянием за
добро может быть возврат украденного имущества (I-34, I-35), удача в любви (II-13, II-34), выгодный брак (I-31), благополучное возвращение
из-за моря (I-17), спасение из морской пучины (III-4, III-32), при обрушении дома (II-20), вызволение из завала в
руднике (III-13), из узилища (I-32), а также получение должности (III-7), обретение могучей силы (II-4, II-27), долголетия (II-5), вознесение на небо (I-13).
Дурные плоды злых деяний — это чаще всего
перерождение в образе животного или чудовища с отдельными звериными чертами (I-10, II-9, II-32, III-23 и др.). Несколько раз
говорится, что за неуплату долга человек возрождается рабочим скотом и трудится
на заимодавца. В рассказе II-38 монах возрождается в образе змеи,
чтобы охранять храмовые деньги, которые он прятал в своей комнате. В этом
случае даже смерть и перерождение не устраняют привязанности ко вполне
определенному имуществу. Говорится также о мучениях в «подземных темницах» (I-30 и др.); несчастные,
томящиеся там, могут являться в мир людей, оборачиваясь животными (II-7). Наказание может
наступить и в виде внезапной боли (I-15), гибели под обломками рухнувшего
здания (I-29), как болезнь (II-35, III-2) или уродство — например,
в рассказах I-19 и II-18 у злобного насмешника навсегда перекашивается
рот. Заметим, что хотя любые нападки на монахов предстают как очень тяжкий
проступок, в самих «Легендах» монахи далеко не всегда описаны как праведники.
Те из них, кто живет вне государственной общины, у Кё:кай нередко оказываются
более добродетельными, чем монахи из государственных храмов.
Я приведу один из рассказов,
примечательный как пример сложного переплетения судеб разных людей, живущих под
властью одного и того же закона кармы:
В давние времена в деревне Ямамура, что в
уезде Соу-но Ками провинции Ямато, жил-был муж по имени Кура-но Иэгими. Как-то
раз в двенадцатой луне задумал он читать сутры Великой Колесницы, дабы замолить
свои грехи. Он сказал слуге: “Приведи монаха”. Слуга спросил: “В какой храм я
должен пойти за монахом?” Иэгими ответил: “Все равно в какой. Попроси того,
кого встретишь первым”. [Так и следует поступать мирянину согласно «заповедям
бодхисаттвы» — не отдавать предпочтение одним монахам перед другими.]
Как ему и было
велено, слуга вернулся домой с монахом, который повстречался ему по дороге.
Иэгими благоговейно совершил приношения.
Вечером, после окончания службы, монах
собрался спать и накрылся одеялом, приготовленным хозяином. Тут монах подумал:
“А не лучше ли взять одеяло и уйти сейчас, не дожидаясь завтрашних подарков?”
Вдруг он услышал: “Не смей брать одеяло!” В великом страхе и испуге монах
оглядел дом, пытаясь найти, кто сказал это, но обнаружил лишь вола. Он стоял
под навесом кладовой. Монах подошел к нему, и тот сказал: “Я — отец Иэгими. В
прошлом рождении я отдал людям десять снопов риса, не спросив у сына. В
наказание за грех в нынешней жизни я переродился волом. Как ты, монах, можешь с
легкой душой похитить одеяло? Если сомневаешься в моих словах, приготовь мне
завтра человеческое сидение. Я взберусь и сяду на него. Тогда убедишься, что я
— его отец”. Тут монах устыдился и лег спать.
Наутро, после
окончания службы, монах сказал: “Отошлите посторонних подальше”. Собрал
родственников хозяина и без утайки поведал им о случившемся. Хозяин опечалился,
подошел к волу, постелил ему соломы и сказал: “Если ты и вправду мой отец, ляг
сюда”. Вол подогнул колени и лег. Родственники запричитали и заплакали в голос,
говоря: “Воистину — отец наш перед нами”. Хозяин встал, поклонился волу и
сказал: “Прощаю тебе содеянное в прошлом рождении”. Услышав его слова, вол
тяжело вздохнул и заплакал. В тот же день, в час Обезьяны, он умер. А хозяин
одарил монаха одеялом и другим добром, увеличивая благодеяния для своего отца.
Как можно не верить в кармическое воздаяние?»
Здесь человек, возродившись животным,
избывает свой проступок в своей же семье, которую он едва не обездолил. Но
поскольку в той жизни он сделал добро посторонним людям, отдав им рис, то
сейчас ему удается предотвратить воровство, а заодно и уберечь монаха от
нарушения заповеди «не красть». Само дурное намерение монаха становится
условием для того, чтобы обитатель «мира скотов», тикусё:-кай, смог отчасти возместить свой проступок. То, что монах
способен слышать речи вола, вероятно, обусловлено прежними благими деяниями их
обоих. Соглашаясь помочь волу и открыть его тайну хозяевам, с которыми вол сам
не может поговорить, монах делает новое доброе дело и за это получает вполне
осязаемую награду, в том числе и приглянувшееся ему одеяло. Поднося дары
монаху, хозяин дома, в свою очередь, совершает благодеяние для покойного отца.
Слова прощения, сказанные сыном, его щедрость к монаху и отмеченная ранее
готовность «замаливать свои грехи» помогают покойному отцу избыть проступок,
окончить жизнь в качестве скота, и возможно, достичь более благоприятного
перерождения.
В качестве «чудес» чаще других
отмечаются такие явления:
1. Будды, бодхисаттвы и другие
почитаемые существа приходят на помощь людям, принимая человеческий облик. Так,
в рассказе II-14 говорится о «бедной принцессе», не имевшей средств
устроить пир для своих родичей. Она молит о помощи «Богиню счастья и удачи» 吉祥天, яп. Китидзё:-тэн, санскр.
Шри-махадэви. Внезапно является престарелая кормилица принцессы с большим
припасом угощений и драгоценной посуды. Гости после пира одаривают принцессу
одеждой, тканями и деньгами. Платья та отдает кормилице, а когда приходит в
молельню поблагодарить Китидзё:, то видит эти платья на ее изваянии. Как
выясняется, кормилица ни о чем не знала, а в ее облике принцессе явилась сама
богиня. В рассказе I-20 несколько художников рисуют портреты одного и того же
благообразного монаха, но позже на всех этих картинах оказывается изображение
Каннон. Эта же бодхисаттва является в образе цапли, чтобы указать на свое
изваяние, затонувшее в пруду (II-17). Другой бодхисаттва
оборачивается оленем, чтобы изобличить вора (III-5). Лик будущего будды
Мироку проступает на древесной коре (III-8).
2. Статуи и рисованные изображения
излучают свет (II-21), подают
голос (I-23, II-22, III-17, III-28),
не горят в огне (I-33, II-37), сами восстанавливаются после
поломки (II-36). Важно,
что часто помощь исходит именно от статуи, а не от того будды или бодхисаттвы,
кого она изображает. Примечательные слова звучат в рассказе II-22: «Теперь, когда статуя разбита, кому станем поклоняться?» —
почитание направлено именно на изваяние, а не на Будду. Иногда помощи от статуи
удается добиться, привязав себя к ней веревкой и неотступно молясь (II-21, 2-34, III-3). Здесь мотив «связывания», мусуби, отсылает
к почитанию богов-ками. Заготовки для изваяний, брошенные в ходе работы,
обладают чудесной силой и могут попросить, чтобы их доделали (II-26). И даже детская игрушка в виде
фигурки Будды не допускает, чтобы взрослые над ней глумились: сломавший ее
гибнет страшной смертью (III-29).
3. Сутры не горят (III-10), могут поместиться в слишком
маленький для них ларчик (II-6),
за глумление над ними негодяя тоже ждет кара (III-14). Они принимают облик людей (I-30, II-19, II-20) или
животных (I-35, ср. III-6, где рыбы,
припасенные для монаха, принимают облик сутр), чтобы прийти на помощь добрым
людям, особенно тем, кто их переписывал или читал. В рассказе I-18 юноша из знатного рода Тадзихи
старается выучить «Лотосовую сутру», но никак не может запомнить один иероглиф
— как выясняется, в наказание за то, что в прежней жизни, будучи потомком
переселенческой семьи Кусакабэ, он читал сутру при свете лампы и нечаянно
прожег свиток как раз на месте этого иероглифа. После того, как юноша
восстанавливает испорченный свиток, ему удается заучить сутру полностью.
Отметим, что несмотря на оплошность, грамотей из семьи кикадзин благодаря почитанию сутры все-таки обрел счастье,
возродившись во влиятельном японском роду.
4. Монахи, а иногда и упасаки, имеют
светящиеся тела (I-4, I-22) умеют проходить сквозь стены (I-14), знают о прежних перерождениях (I-20, II-30), поднимаются к верхушкам деревьев, ставя один посох на другой (I-26), могут даже и после смерти
читать сутры (III-1), перерождаются
сыновьями государей (III-39).
Праведным монахам дозволительно даже есть рыбу (III-6). Выше мы приводили рассказы из «Легенд», связанные
с Гё:ки и с Эн-но гё:дзя. В рассказе II-7
Гё:ки предстает более могущественным чудотворцем, нежели Тико:, монах из
государственного храма.
5. Люди совершают путешествие в мир
мертвых, встречаются с тамошним государем Ямой, терпят мучения или только
смотрят, как страдают другие, а потом возвращаются к жизни в своем прежнем теле
и обо всем рассказывают своим ближним. Таких рассказов особенно много (I-30, II-5, II-7, 2-16,
2-19, 3-22, 3-23 и др.). В рассказе III-9
Фудзивара-но Хиротари умирает во время посещения
уединенного горного храма, но вскоре оживает и сообщает, что был под вооруженным
конвоем доставлен во дворец Ямы. Вызвали его, как выясняется, по просьбе его
жены, умершей в родах. Она требовала, чтобы Хиротари как отец погубившего ее
дитяти отбывал наказание вместе с нею. Как и подобает человеку из рода
Фудзивара, Хиротари находит мудрое решение: обещает для облегчения страданий
покойной супруги переписать «Лотосовую сутру», провести чтения сутр и совершить
приношения. После этого женщина сама просит Яму поскорее отпустить его. Уже
собравшись уходить, Хиротари возвращается, чтобы узнать, кто же этот
могущественный правитель, призвавший его. Яма отвечает: «Ты хочешь знать
мое имя? Меня зовут царем Эмма, а в твоей стране называют бодхисаттвой Дзидзо:». Возлагая свою огромную
ладонь на голову Хиротари, Яма говорит: «Теперь ты отмечен мною, и
несчастия минуют тебя». Бодхисаттва Чрево Земли 地蔵, яп. Дзидзо:, санскр. Кшитигарбха, почитается как защитник
детей и странников. В данном случае он на стороне Хиротари как паломника — а
возможно, еще и как отца, потерявшего дитя (выжил или умер ребенок Хиротари, из
рассказа не ясно).
С посланцами государя Ямы нетрудно договориться и избежать
подступившей смерти, найдя себе на замену другого человека с подходящим именем
(II-24, II-25). Описание страны мертвых
как своеобразного двойника «государства законов», где возможны и неразбериха, и
должностные злоупотребления, отсылает к похожим китайским рассказам. Однако Яма предстает
справедливым и даже снисходительным государем. В рассказе III-37 он судит
порочного чиновника из рода Саэки, совершившего в жизни одно-единственное
доброе деяние — переписавшего «Лотосовую сутру». Яма готов соизмерить число
проступков этого человека с числом свитков сутры (их восемь), а потом и с
числом иероглифов в ней (их шестьдесят девять тысяч триста восемьдесят четыре). Но
поскольку злых дел все равно оказывается больше, то он обрекает негодяя на
наказание, говоря, что такого закоренелого грешника видит впервые. Кроме того,
Яма любит послушать чтение сутр, приглашая для этого искусных чтецов из мира
живых (II-19). Страдания
преступника в мире мертвых, о которых стало известно одному из живых, могут
побудить к расследованию по делу этого преступника на земле (III-35).
6. Некоторые чудеса не связаны с
«Тремя Сокровищами»: таковы рассказы о поимке бога грома (I-1), о женщине, родившей камни (III-31) и некоторые другие. В рассказе I-25 чудеса совершает праведный
чиновник, и помогают ему не будды или бодхисаттвы, а древние китайские государи
Яо и Шунь. Как и в летописях, в «Легендах» приводятся песни-пророчества,
имевшие хождение в народе. Здесь они предвещают судьбу монаха До:кё: и другие
события (III-38).
Обобщая, можно сказать, что чудо в
«Легендах» — это наглядное проявление связи между каким-либо деянием и его
кармическими последствиями. При этом и сам поступок, и его плоды лежат в
пределах естественного, обычного порядка вещей. Если что-то в этом порядке
вдруг меняется (например, животные начинают говорить, как бывало в древние
времена, но не в «нынешнем веке»), то единственно для того, чтобы
засвидетельствовать о совершившемся воздаянии. Однако важна и другая сторона
понятия «чудо» 霊, рё:.
То, сколь часто в Японии людям на помощь приходят бодхисаттвы и будды, снятся
вещие сны, слагаются пророческие песни, и то, какое скорое и страшное наказание
настигает здешних злодеев, — всё это говорит об особых свойствах страны,
которая сама по себе весьма «чудесна», «одухотворена». В этом родство «Легенд»
с другими памятниками словесности VIII в. —
летописями, песнями из «Собрания десяти тысяч поколений», «Описаниями нравов и
земель» и другими — сборник назидательных буддийских рассказов тоже имеет одной
из главных своих задач создание образа «страны Японии».
В «Японских легендах о чудесах» примечателен отрывок из
рассказа III-38 под заглавием «Слово о плохих и хороших предзнаменованиях, после которых случились
дурные и хорошие дела».
Вообще в этом рассказе говорится о пророческих песнях и зловещих небесных
явлениях вроде «беспорядочного движения светил». Все они служили предвестиями
важных событий в истории Японии. Но затем Кё:кай сообщает о нескольких случаях
из своей жизни, в том числе о двух сновидениях. Мы разберем эти фрагменты как
пример работы монаха-книжника с текстом, пусть и необычным — а именно, с
повествованием, которое ему приснилось.
«Осенью
шестого года эры Энряку четвертого дня девятой луны четвертого года Зайца, в
час Курицы сердце монаха Кё:кай наполнилось раскаянием. Он горевал и плакал,
говоря: “Какой стыд! Какой позор! Я рожден в этом мире, а как жить — не знаю.
Влекомый кармическим воздаянием, я попал в сети желания; опутанный
заблуждениями, продолжаю круговорот жизни и смерти, мечусь во все стороны и
сжигаю свое тело. Живу в миру, а жену с детьми содержать не на что. Нет у меня
ни пищи, ни соли, ни одежды, ни дров. Нет у меня ничего и горюю, покоя обрести
не могу. Днем и ночью голодно мне и холодно. Это потому, что в прошлом рождении
я не подавал милостыню. Как подло мое сердце! Как низки мои дела!”»
Даже такие события, как наступившее
раскаяние, Кё:кай датирует с точностью до дня и часа. Кё:кай кается, что
прошлыми деяниями навлек на себя бедствия в нынешней жизни, но вовсе не
выказывает равнодушия к житейским невзгодам, — как то, возможно, пристало бы
делать монаху. Ниже говорится о послушнике (упасаке), который тоже заботится о
своей семье.
«Заснув, в час
Крысы, он увидел во сне, как к дому Кё:кай пришел нищий, просивший подаяние. Он
читал сутру, молился и говорил так: “Тело совершающего высшее добро подрастет
до одного дзё: и семи сяку, тело совершающего низшее добро
подрастет до одного дзё:”.
Услышав эти слова, Кё:кай оглядел его и
увидел, что милостыню просил послушник Кё:нити из деревни Ава, что в уезде
Накуса провинции Кии. Присмотревшись, Кё:кай увидел перед ним деревянную плиту
высотой в два дзё: и шириной в один сяку. На плите были отметки
на высоте в один дзё: и семь сяку, а также в один дзё:.
Увидев это, Кё:кай спросил: “Это отметки для тех, кто совершает высшее и низшее
добро?” Тот ответил: “Да, это так”.
Тут Кё:кай устыдился, сделал жест покаяния
и сказал: “Совершающие высшее и низшее добро вырастут до тех отметок, что здесь
указаны. Во мне же роста только около пяти сяку. Ужасно!” — говорил он,
каясь и горюя. Все, кто стоял рядом, слышали его слова и сказали: “Да, именно
так!”
Тогда Кё:кай подал нищему половину меры
белого риса, который он собирался приготовить для себя. Нищий с молитвой принял
его, потом достал свиток и сказал Кё:кай: “Перепиши этот свиток. Для спасения
он очень хорош”. Кё:кай посмотрел и увидел, что то был изборник сутр “Сёкё:ё:сю:”,
который действительно очень хорош. Тут Кё:кай сказал с огорчением: “Что же мне
делать — у меня нет бумаги”. Послушник-нищий достал использованную бумагу, дал
ее Кё:кай и сказал: “Пиши здесь. А я пойду просить милостыню в другое место и
вернусь потом”. Он ушел, оставив плиту и сутру.
Тут Кё:кай сказал: “Обычно этот послушник
не нищенствует. Отчего же он стал просить подаяние?” Некий человек ответил: “У
него много детей. Ему нечем кормить их — вот он и просит подаяние”».
Здесь можно отметить такие черты
монашеского быта времен Нара, как чтение сутр по изборнику и использование
исписанных листов бумаги. Размер благих деяний соотносится с ростом — как у
небожителей, чем выше рост, тем больше свобода. Тот, кто совершает «высшее
добро», перерастает даже Будду (обычно рост Будды считался равным одному дзё:
и шести сяку).
Затем Кё:кай предлагает свое
толкование увиденного:
«Я не знаю, что предвещает этот сон.
Думаю, что то был священный знак. Послушник был воплощением Каннон. Ведь то был
послушник, не прошедший посвящения. Так же и Каннон. Достигнув просветления,
она остается в мире причин, чтобы спасать всех живущих. Просивший подаяние —
одно из тридцати трех воплощений Каннон, о которых говорится в главе “Фумон” [XXV
глава “Лотосовой
сутры”]. Рост в один дзё: и семь сяку за высшую добродетель —
награда в Чистой Земле за десять тысяч добродетелей. Один дзё: — полное
число, и оно совершенно. Семь сяку — неполное число, и оно несовершенно.
Рост в один дзё: за низшую добродетель — следствие привязанности к людскому
миру страстей. “Устыдиться и сделать жест покаяния” означает, что если
изначально обладающий семенами
правильной кармы добавит
к ним мудрость и подвижничество, то он уничтожит грехи прошлого и в будущем
станет добродетельным. Уничтожают прегрешения и приносят счастье: покаяние,
обритие головы, ношение монашеских одежд и жест покаяния. “Во мне же роста
только около пяти сяку” означает: “пять сяку” — пять видов существования;
“около” — неопределенность того, куда направит меня мой разум. Потому и рост не
определен точно. Разум же определяет собой пять видов существования.
“Подать нищему милостыню белым рисом”
означает совершение молитв, ваяние статуй будд, переписывание сутр Махаяны и
делание добра для обретения большой повозки, запряженной белыми волами [образ из гл. III «Лотосовой
сутры»]. “Нищий с молитвой принял его” означает, что Каннон приняла молитву.
“Дать свиток” означает увеличить мудрость подвижников и дать им новых семян.
“Достать использованную бумагу” означает, что хорошие семена мудрости,
спрятанные и сокрытые в течение долгого времени будут обретены в будущем при
условии следования правильной дхарме. “А я пойду просить милостыню в другое
место и вернусь потом” означает следующее. “Пойду просить милостыню в другое
место” — безграничное сострадание Каннон распространится в мире Закона и спасет
все живые существа. “Вернусь потом” — Кё:кай обретет счастье и мудрость по
окончании молитв. “Обычно этот послушник не нищенствует” означает, что Кё:кай
не почувствует ничего до тех пор, пока не совершит молитву. “Отчего же он стал
просить подаяние?” означает, что ему в конце концов будет даровано счастье за
его теперешние молитвы. “У него много детей” означает, что есть много таких,
кто нуждается в поучении. “Ему нечем кормить их” означает, что не имеющие семян
не могут достичь просветления Будды. “Вот он и просит подаяние” означает
собирание семян в мире людей и в мире небес».
Хотя общий смысл сновидения
автору не ясен, реплики и действия тех, кого видел Кё:кай в этом сне, дробятся
на отрывки, и далее этим отрывкам подыскиваются соответствия в сутрах или же в
каких-то построениях учения. Часто именно так толкуется текст сутры в трактате.
Выбор таких отрывков определяется по разным признакам, в том числе по
«числовому» (пять сяку = пять видов существования), а также по
направленности действия (дать свиток = дать «семян», то есть новых возможностей
для прекращения круговорота страданий; достать свиток — выявить благие
«семена»). Слова послушника относятся то к самому Кё:кай, то к бодхисаттве
Каннон, так что в каком-то смысле эти двое в сновидении отождествляются.
«Весной седьмого года эры Энряку, ночью
семнадцатого дня третьей луны второго года Быка, Кё:кай снова видел сон. Будто
бы тело его умерло, собрали дрова и стали сжигать его. Дух Кё:кай стал рядом со
сжигаемым телом и ему не понравилось, как его сжигали. Тогда он взял палку,
насадил на нее сжигаемое тело и стал сжигать его. Он объяснял людям, которые
тоже жгли свои тела: “Жгите хорошо — как я”. Ноги, колени, суставы, локти,
голова — все части его тела — горели по отдельности. Тут дух Кё:кай закричал.
Он кричал прямо в ухо стоявшего рядом человека, чтобы сообщить о своем
завещании, но голос проваливался в пустоту, ничего не было слышно, и человек
этот не откликался. Тут Кё:кай подумал, что дух умершего лишен голоса, и потому
он не слышит моего голоса. Еще неизвестно, предзнаменованием чего послужил сон.
На ум приходит только одно — сон или к долгой жизни, или же к получению ранга.
Ожидаю, что в будущем смысл сна прояснится.»